Борис Вишневский в «Новой газете»: Мятеж победителей

Продолжая разговор, начатый Василием Жарковым (с большинством оценок которого я согласен), скажу, что о событиях осени 1993 года, когда президентским указом № 1400 были распущены Съезд народных депутатов России и Верховный Совет, а затем Белый дом был обстрелян и взят штурмом, спорят и по сей день.

Но если о причинах того, что в учебниках именуется «конституционным кризисом», можно спорить, то следствия представляются бесспорными. Главное из них — разрушение двух ключевых политических институтов демократического общества: парламентаризма и правового государства. После осени 1993-го в постсоветской России восторжествовало практически ничем не ограниченное самодержавие.

Сначала — о причинах. Господствующая в официальной историографии точка зрения: реакционный Верховный Совет тормозил реформы, проводимые демократическим президентом Борисом Ельциным, а потом поднял мятеж, который пришлось подавлять силой. При этом недопустимо говорить о «разгоне парламента», ибо ни Съезд, ни Верховный Совет парламентами не были: постоянно переписывали Конституцию, и вообще присвоили себе право решать любой вопрос.

Надо сказать, что мне — очевидцу как этих, так и предшествовавших событий, — еще с той поры куда ближе другая точка зрения, хотя и не разделяемая многими из моих друзей и единомышленников с демократическими убеждениями.

Мятеж действительно был, вот только мятежниками были Ельцин и те, кто его поддержали. Конституция того времени (как бы к ней ни относиться, но она была законно принятой, и ее надо было выполнять) не давала президенту права распускать или приостанавливать деятельность любых законно избранных органов государственной власти. А в случае если он себе такое позволит, его полномочия подлежали немедленному прекращению. И тот факт, что на стороне парламента тогда были персоны большей частью несимпатичные, ничего не меняет.

Что касается мифов о том, что это был «реакционный парламент», который «тормозил реформы», то стоит напомнить, что ровно этот же парламент выбрал Ельцина своим председателем, практически единогласно принял постановление о суверенитете России, поддержал введение поста президента РСФСР, оказал решительное сопротивление путчу ГКЧП в 1991 году, принял законы о приватизации, наделил президента «особыми полномочиями». В «реакционный» он превратился лишь после начала «радикальных экономических реформ» — когда начал с этим реформами активно не соглашаться, когда выступил против намерений президента действовать, невзирая на закон, и когда стал отменять президентские указы.

Но почему он это делал: не потому ли, что реформы (о чем та часть демократов, которая потом собралась в «Яблоке», говорила еще тогда) проводились в интересах меньшинства, ухудшая положение большинства, чему парламент по своей сути обязан был сопротивляться? И ведь нет практически ни одного примера, когда что-то крайне необходимое и полезное для общества не было принято из-за сопротивления парламента, «связывавшего руки» президенту и правительству. Как нет практически ни одного примера принятия этих решений позднее — после декабря 1993 года, когда руки у президента и правительства были «развязаны» полностью.

Верховный Совет был парламентом, избранным на честных и свободных выборах (не чета нынешнему), сначала парламентской (1990–1991), а потом полупрезидентской (1991–1993) республики. И с одной стороны, Съезд (но не Верховный Совет) мог принять к своему рассмотрению любой вопрос, но с другой стороны — президент обладал большой властью, в том числе имея право самостоятельно назначать подавляющее большинство министров. Ну а «переписывание Конституции» в большинстве случаев было связано с введением президентского поста. Была ли эта политическая система оптимальной? Наверное, нет. Но то, что ее сменило, оказалось гораздо хуже. Кстати, нынешней Госдуме те, кто раздраженно требует не называть Съезд и Верховный Совет парламентом, в этом названии не отказывают. Хотя если бы сегодня у нас был такой парламент — многое было бы иначе.

После «черного октября» только-только зародившийся парламентаризм как политический институт в России практически перестал существовать. В новой Конституции побежденный парламент оказался «поражен в правах», в первую очередь — в части влияния на президента и исполнительную власть. Не имея возможности воспрепятствовать назначению негодного премьера даже ценой роспуска (а тем более — назначить свою кандидатуру), не имея возможности ни утверждать, ни смещать министров, не определяя ни внешнюю, ни внутреннюю политику, ни экономический курс, при де-юре прописанной, но де-факто нереализуемой процедуре преодоления вето президента, а тем паче импичмента ему, не имея прописанных в Конституции контрольных функций парламент не может быть полноценным законодательным и представительным органом.

Точно так же практически перестал существовать и институт правового государства, поскольку осенью 1993 года выяснилось, что прав не тот, на чьей стороне закон, а тот, кто сильнее.

С тех пор правом в России стала воля президента, возведенная в закон (а то и воля его наместников и подчиненных). Усугубило ситуацию право президента назначать почти всех судей в стране, и вносить кандидатуру Генпрокурора. Аналогичная модель после принятия новой Конституции была принята и в регионах, и началось построение «вертикали», авторитарного политического режима (который сегодня, микшируя его сущность, некоторые любят называть «гибридным»).

Результаты известны. Исполнительная власть избавилась от парламентского контроля, начала принимать решения без малейшего учета интересов общества и без малейшей ответственности перед ним и, естественно, стала коррумпированной и некомпетентной. А чтобы сохранить такое положение вещей и дальше, направила все усилия на собственную несменяемость, в чем серьезно преуспела.

Надо отчетливо понимать, что эта модель появилась не при Путине, а четверть века назад. Второй президент России лишь творчески развил ее основные положения.

Оригинал публикации: https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/10/02/78038-myatezh-pobediteley